Неточные совпадения
Важная барыня!
гордая барыня!
Ходит, змеею шипит;
«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» —
Русской деревне кричит;
В рожу крестьянину фыркает,
Давит, увечит, кувыркает,
Скоро весь русский народ
Чище метлы подметет.
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне — теперь их нет:
Они
прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И
гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
Кивнув головой, Самгин осторожно
прошел в комнату, отвратительно пустую, вся мебель сдвинута в один угол. Он сел на пыльный диван, погладил ладонями лицо, руки дрожали, а пред глазами как бы стояло в воздухе обнаженное тело женщины,
гордой своей красотой. Трудно было представить, что она умерла.
Он усмехался с ироническим сожалением. В нем явилось нечто важное и самодовольное;
ходил он медленно, выгибая грудь, как солдат; снова отрастил волосы до плеч, но завивались они у него уже только на концах, а со щек и подбородка опускались тяжело и прямо, как нитки деревенской пряжи. В пустынных глазах его сгустилось нечто
гордое, и они стали менее прозрачны.
— Обедать? Спасибо. А я хотел пригласить вас в ресторан, тут, на площади у вас, не плохой ресторанос, — быстро и звонко говорил Тагильский,
проходя в столовую впереди Самгина, усаживаясь к столу. Он удивительно не похож был на человека, каким Самгин видел его в строгом кабинете Прейса, — тогда он казался сдержанным,
гордым своими знаниями, относился к людям учительно, как профессор к студентам, а теперь вот сорит словами, точно ветер.
— Хотя она и
гордая и обидела меня, а все-таки скажу: мать она редкая. Теперь, когда она отказала мне, чтоб Ваню не посылать в Рязань, — ты уж ко мне больше не
ходи. И я к вам работать не пойду.
Ходила Ольга с наклоненной немного вперед головой, так стройно, благородно покоившейся на тонкой,
гордой шее; двигалась всем телом ровно, шагая легко, почти неуловимо…
Прошло сто лет — и что ж осталось
От сильных,
гордых сих мужей,
Столь полных волею страстей?
Развертываю местами и читаю: «
Прошли и для нее, этой
гордой красавицы, дни любви и неги, миновал цветущий сентябрь и жаркий декабрь ее жизни; наступали грозные и суровые июльские непогоды» и т. д.
Многие-де из братии тяготятся
ходить к старцу, а приходят поневоле, потому что все идут, так чтобы не приняли их за
гордых и бунтующих помыслом.
Ваша жизнь, Катерина Ивановна, будет
проходить теперь в страдальческом созерцании собственных чувств, собственного подвига и собственного горя, но впоследствии страдание это смягчится, и жизнь ваша обратится уже в сладкое созерцание раз навсегда исполненного твердого и
гордого замысла, действительно в своем роде
гордого, во всяком случае отчаянного, но побежденного вами, и это сознание доставит вам наконец самое полное удовлетворение и примирит вас со всем остальным…
Так что же, шикайте и страмите, гоните и проклинайте, вы получили от них пользу, этого для них довольно, и под шумом шиканья, под громом проклятий, они
сойдут со сцены
гордые и скромные, суровые и добрые, как были.
Один раз я вздрогнул. Мне показалось, что
прошел брат торопливой походкой и размахивая тросточкой… «Не может быть», — утешил я себя, Но все-таки стал быстрее перелистывать страницы… Вторая женитьба мистера Домби…
Гордая Эдифь… Она любит Флоренсу и презирает мистера Домби. Вот, вот, сейчас начнется… «Да вспомнит мистер Домби…»
Мужики угрюмо молчали и осматривали внимательно признаки взлома. Вдруг один из них разыскал следы под окном. Следы были сапожные, и правый давал ясный отпечаток сильно сбитого каблука… Мужики
ходят в «постолах». Сапоги — обувь панская. И они недвусмысленно косились на правый каблук
гордого пана… В этой щекотливой стадии расследования пан Лохманович незаметно стушевался…
Мать будто чувствовала, что эта
гордая и белокурая девушка, которая только что
прошла с таким гневно вызывающим видом, пронесла с собой счастье или несчастье всей жизни ее ребенка.
Многое мне напомнила допотопная тетрадка. Как живо я перенесся в былое — как будто и не
прошло стольких лет. — Проси Бориса, чтоб он не хворал. А что поделывает Константин? Не тот, который управляет министерством вашим, а который с
гордым пламенем во взоре. — Читая твою тетрадь, я вперед говорил на память во многих местах. Жив Чурилка! За все благодарение богу!
Чтобы не съел он чего-нибудь тяжелого, она сама приготовляла ему на станциях кушанья; сама своими слабыми ручонками стлала ему постель, сторожила его, как аргус [Аргус — в греч. мифологии многоглазый великан; богиня Гера превратила А. в павлина и разукрасила его хвост глазами.], когда он засыпал в экипаже, — и теперь, приехав в Воздвиженское, она, какая-то
гордая, торжествующая, в свеженьком холстинковом платье,
ходила по всему дому и распоряжалась.
В это время мимо них
прошел Лаптев; он вел Лу-шу, отыскивая место для кадрили. Девушка шла сквозь строй косых и завистливых взглядов с
гордой улыбкой на губах. Раиса Павловна опять испытывала странное волнение и боялась взглянуть на свою любимицу; по восклицанию Прейна она еще раз убедилась в начинавшемся торжестве Луши.
Ромашов молча поклонился и пожал протянутую ему руку, большую, пухлую и холодную руку. Чувство обиды у него
прошло, но ему не было легче. После сегодняшних утренних важных и
гордых мыслей он чувствовал себя теперь маленьким, жалким, бледным школьником, каким-то нелюбимым, робким и заброшенным мальчуганом, и этот переход был постыден. И потому-то, идя в столовую вслед за полковником, он подумал про себя, по своей привычке, в третьем лице: «Мрачное раздумье бороздило его чело».
Он же, держа руку под козырек и
проходя с важной неторопливостью, смотрит каждому по очереди в лицо взором
гордым и милостивым.
Вся зима
прошла в каком-то неслыханном чаду, Аннинька окончательно закружилась, и ежели по временам вспоминала об «сокровище», то только для того, чтобы сейчас же мысленно присовокупить: «Какая я, однако ж, была дура!» Кукишев, под влиянием
гордого сознания, что его идея насчет «крали» равного достоинства с Любинькой осуществилась, не только не жалел денег, но, подстрекаемый соревнованием, выписывал непременно два наряда, когда Люлькин выписывал только один, и ставил две дюжины шампанского, когда Люлькин ставил одну.
Вокруг Руслана
ходит конь,
Поникнув
гордой головою,
В его глазах исчез огонь!
Не машет гривой золотою,
Не тешится, не скачет он,
И ждет, когда Руслан воспрянет…
Но князя крепок хладный сон,
И долго щит его не грянет.
Я полагал, что кости их сокрушатся: то сей гнется, то оный одолевает, и так несколько минут; но наконец Ахилла сего
гордого немца сломал и, закрутив ему ноги узлом, наподобие как подают в дворянских домах жареных пулярок, взял оные десять пудов да вдобавок самого сего силача и начал со всем этим коробом
ходить пред публикой, громко кричавшею ему „браво“.
Одним словом,
ходили всегда по свету с открытыми глазами, — знали себя, знали людей, а потому от равных видели радушие и уважение, от
гордых сторонились, и если встречали от господ иногда какие-нибудь неприятности, то все-таки не часто.
— Сочинение пишет! — говорит он, бывало,
ходя на цыпочках еще за две комнаты до кабинета Фомы Фомича. — Не знаю, что именно, — прибавлял он с
гордым и таинственным видом, — но, уж верно, брат, такая бурда… то есть в благородном смысле бурда. Для кого ясно, а для нас, брат, с тобой такая кувыркалегия, что… Кажется, о производительных силах каких-то пишет — сам говорил. Это, верно, что-нибудь из политики. Да, грянет и его имя! Тогда и мы с тобой через него прославимся. Он, брат, мне это сам говорил…
Он
ходил ко мне,
гордый демон, и всё хотел, чтоб я сама кинулась ему в руки.
Те из челядинцев, с которыми встречался Юрий, подъезжая к крыльцу, смотрели на него с удивлением: измятый и поношенный охабень, коим с ног до головы он был окутан, некрасивая одежда Алексея — одним словом, ничто не оправдывало дерзости незнакомого гостя, который, вопреки обычаю простолюдинов, не
сошел с лошади у ворот и въехал верхом на двор
гордого боярина.
Не знают.
Известно то, что он слугою был
У Вишневецкого, что на одре болезни
Открылся он духовному отцу,
Что
гордый пан, его проведав тайну,
Ходил за ним, поднял его с одра
И с ним потом уехал к Сигизмунду.
Дом был дорогой, на окнах висели пышные занавески, мебель казалась Евсею необыкновенной, красиво одетые девицы —
гордыми и неприступными; всё это смущало его. Он жался в угол, уступая дорогу девицам, они как будто не замечали его,
проходя мимо и касаясь своими юбками его ног. Лениво проплывало подавляющими массами полуголое тело, ворочались в орбитах подведённые глаза.
Князь мрачно и беспокойно посмотрел ему вслед. Жуквич
прошел в один из смежных номеров, в котором на диване, в довольно
гордой позе, сидел молодой человек и читал какой-то, должно быть, роман.
Бегушев затем все внимание и зрение свое устремил на танцующих, потому что посреди их заметил Домну Осиповну. Она танцевала с Янсутским и
ходила, как
гордая пава, что было несколько смешно, но Бегушеву не показалось это смешным. Во время пятой фигуры сзади его раздался голос...
Прошел длинный, мучительный день, а ночью Елена Петровна пришла в кофточке к Саше, разбудила его и рассказала все о своей жизни с генералом — о первом материнстве своем, о горькой обиде, о слезах своих и муке женского бессильного и
гордого одиночества, доселе никем еще не разделенного. При первых же ее серьезных словах Саша быстро сел на постели, послушал еще минуту и решительно и ласково сказал...
О том, что он произнес эту фразу, он никогда не узнал. Но где же недавняя
гордая и холодная каменность и сила? — ушла навсегда. Руки дрожат и
ходят, как у больного; в черные круги завалились глаза и бегают тревожно, и губы улыбаются виновато и жалко. Хотелось бы спрятаться так, чтобы не нашли, — где тут можно спрятаться? Везде сквозь листья проникает свет, и как ночью нет светлого, так днем нет темного нигде. Все светится и лезет в глаза — и ужасно зелены листья. Если побежать, то и день побежит вместе…
Слух обо мне
пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И
гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
Она не спала и тяжко вздыхала, разметавшись от жары, сбросив с себя почти всё — и при волшебном свете луны какое это было красивое, какое
гордое животное!
Прошло немного времени и послышались опять шаги: в дверях показался старик, весь белый.
Еще потемневший облик, облекающий старые картины, не весь
сошел пред ним; но он уж прозревал в них кое-что, хотя внутренно не соглашался с профессором, чтобы старинные мастера так недосягаемо ушли от нас; ему казалось даже, что девятнадцатый век кое в чем значительно их опередил, что подражание природе как-то сделалось теперь ярче, живее, ближе; словом, он думал в этом случае так, как думает молодость, уже постигшая кое-что и чувствующая это в
гордом внутреннем сознании.
Посадник
сходит — и боярин Иоаннов является на Вадимовом месте, с видом
гордым, препоясанный мечом и в латах.
Под рубищем простым она росла
В невежестве, как травка полевая
Прохожим не замечена, — ни зла,
Ни
гордой добродетели не зная.
Но час настал, — пора любви пришла.
Какой-то смертный ей сказал два слова:
Она в объятья божества земного
Упала; но увы,
прошло дней шесть,
Уж полубог успел ей надоесть;
И с этих пор, чтоб избежать ошибки,
Она дарила всем свои улыбки…
Но
прошло два года, и хотя ничего особенно важного не случилось в эти годы, но общественные стремления представляются теперь далеко уже не в том виде, как прежде. Много разочарований испытали уже мы на новой дороге, многие надежды оказались пустыми мечтами, много видели мы явлений, способных сбить с толку самого простодушного из оптимистов, вообще отличающихся простодушием. И нет прежнего увлечения, прежнего задушевно-гордого тона…
Затем, помню, я лежал на той же софе, ни о чем не думал и молча отстранял рукой пристававшего с разговорами графа… Был я в каком-то забытьи, полудремоте, чувствуя только яркий свет ламп и веселое, покойное настроение… Образ девушки в красном, склонившей головку на плечо, с глазами, полными ужаса перед эффектною смертью, постоял передо мной и тихо погрозил мне маленьким пальцем… Образ другой девушки, в черном платье и с бледным,
гордым лицом,
прошел мимо и поглядел на меня не то с мольбой, не то с укоризной.
Многие
ходили к ней гадать о будущем, привозя богатые подарки, разумеется, втайне от отца-наиба, который не допустил бы, конечно, чтобы в его
гордой, родовитой семье завелась прорицательница.
Илька была на балу. Она с высоко поднятой головой и
гордой, надменной улыбкой уже
прошла раз мимо графини. Графиня была занята торговлей и не заметила ее. Она
прошла в другой раз, окруженная толпой любопытных, засматривавших ей прямо в хорошенькое лицо. Графиня вскинула на нее глаза и, по-видимому, не узнала ее. Когда она
проходила третий раз, глаза их встретились.
А барин молодой,
гордый, тоже хочется да пошире, да повидней, да повольготней, ну, обидно, значит, в тележонке трепаться по уезду, с мужиками разговаривать;
ходит и всё в землю глядит, глядит и молчит; окликнешь его у самого уха: «Сергей Сергеич!» — а он оглянется этак: «А?» — и опять глядит в землю.
И еще за серые институтские стены переносится крылатая мысль. Вижу перед собой иное царство. Белые девушки толпою
проходят передо мной… Их радости, горести, веселые и печальные истории их отроческого заточения… и снова они обе: тихая, кроткая малороссияночка Люда и она, моя
гордая прекрасная и смелая кавказская княжна…
Отчаянно размахнувшись всем телом и встряхнув волосами, он опустил скрипку и с улыбкой
гордого величия и счастия оглянул присутствующих. Потом спина его согнулась, голова опустилась, губы сложились, глаза потухли, и он, как бы стыдясь себя, робко оглядываясь и путаясь ногами,
прошел в другую комнату.
—
Гордый монах! — прошептала Марфа и в волнении начала
ходить по светлице.
Рыцарю Поппелю хотелось проехать к самому крыльцу; но как у красного крыльца имел право
сходить только великий князь, то распорядители поезда так искусно прибили к этому месту волны народа, что
гордый рыцарь вынужден был
сойти с коня там, где ему указано.
Баронесса с жадностью слушала этот обвинительный акт против своих родственников, и улыбка торжества от предвкушения возможности держать
гордую княгиню в руках, не
сходила с ее губ.
Всякому иному, не такому
гордому человеку, как Дукач, это, разумеется, ничего бы не составляло, но Дукачу
ходить, звать, да еще упрашивать, было не под стать.